Шэнь Хужон, Шэнь ван происходил из старинного южного рода, более известного покровительством поэтам и художникам, чем выдающимися успехами в военном деле и управлении. Хотя, вполне возможно, именно это и спасало род Шэнь от воистину серьезных опал – что с них возьмешь?
Юного Хужона ожидала блестящая и пустая придворная карьера, но недаром поговаривали, что матерью его была самая настоящая лиса. Кто, кроме лисицы мог оставить в наследство сыну янтарные глаза и длиннющий острый язык?
Язык его и подвел, развязавшись как-то на редкость невовремя.
Случай удалось замять столь успешно, что никто так и не узнал, что именно и кому наговорил Хужон. Он просто выехал одним далеко не прекрасным утром из Столицы, небрежно помахивая предписанием возглавить одну из северных армий.
Более всего его волновало, как перенесет дорогу любимый цинь.
Шесть лет спустя в почти опустевший дом вернулся совсем другой Хужон.
И дело было не в том, что он унаследовал титул вана после смерти во время мора почти всех родственников.
Вернулся военачальник, неосознанно любимый своими подчиненными. Они несколько лет упоенно выдумывали прозвища типа «настурция» - Хужон любил втыкать цветы под форменную шапку. Делились соображениями, почему сегодня именно этот цветок и кто грел постель высокородного. Хужон же только беззлобно скалился, слыша все это, да писал очередной малоприличный стишок на старинную мелодию.
К вечеру похабщину распевала вся армия, знать не зная, кто автор.
Вернулся мужчина, слишком хорошо знающий, за какой конец держать меч и не особо понимающий, каким чудом он отбил тогда первые два набега с Севера. И как умудрился выжить в четвертом, когда его – и остатки его армии – спасло только внезапное появление ударной кавалерии из соседней провинции. Чжан ван тогда не сразу понял, как вовремя появился.
Шэнь Хужон пил слишком много, чтобы не измениться, и слишком мало, чтобы это могло на него повлиять.
Соображать его научил двор.
Думать – северные горы.